Face to face, and heart to heart
We're so close, yet so far apart.
I close my eyes, I look away.
That's just because I'm not okay.
•   •   •   •   •   •   •
Не знаю, частые ли переезды и неспособность завести нормальных друзей или генетическая  особенность, но я не привык  делиться своими чувствами с кем либо. Несмотря на то,  сколько бы  тяжелы  не были эти  чувства,  не давали мне дышать,  или же наоборот были абсолютным счастьем — я всегда ограничивал себя в их демонстрации. Наверное, только с Веспер  я смог по-настоящему  открыться, только  на нее мог  вывалить  все, что было  в душе,  что,  впрочем тоже делал редко, оставаясь  верным самому себе. А в такие моменты  как сейчас,  я понимал, что  неплохо было бы  выговориться, выпустить наружу тот сгусток, что копился и набирал  силу в районе груди, пока меня не разорвало, но невозможно за одну ночь стать кем-то другим. Несмотря на то, что  сейчас у меня было достаточно друзей,  я все еще не мог взять и запросто поделиться с кем-нибудь из них своей ношей, облегчая себе путь. Сгусток в груди словно преобразуясь и проходя различные  химические стадии становился все тверже. Виски,  наспех  выпитый  дома выветрился еще до того, как я вышел через  парадную дверь многоэтажки нашего дома, и теперь ко всему прочему еще и голова раскалывалась от боли. Привыкнув за свою жизнь быть достаточно крепким и выносливым,  сейчас я чувствовал себя таким растерянным и жалким, что хотелось забыться,  выкинуть из  памяти этот день и все, что  вело  к нему. Черт,  если бы я  только мог  повернуть время  назад... Хотя, что бы я сделал? Не влюбился в Веспер и не женился на ней? Или не отпустил бы тогда Элвина, сразу поймав обоих на месте преступления и уже решал бы совсем другие проблемы? Вопросы, крутившиеся  до этого  в голове сменились другими,  не менее раздражающими. Чушь все это. Я верил  в судьбу,  как бы это смешно не  звучало, и Веспер не просто так попалась на моем пути. Не просто так перемешались наши письма и не просто так  первая  же ее улыбка, обращенная ко мне,  вызвала такой коллапс в сердце. Я не уверен, что это была  любовь с первого взгляда, но точно знал, что по-другому быть  не могло. Если вы когда-нибудь были  хоть в чем-то уверены в жизни, вы поймете меня. Я мог злиться,  я мог наломать  кучу дров или напиться, но все это  не отменяло того  факта, что я люблю эту женщину и не представляю больше своей жизни  без нее. Как бы это драматично  не звучало, это было моей простой правдой. И понимание этой правды  совсем не облегчало моего состояния.
Пешая прогулка, которая больше напоминала бег на скоростные дистанции,  совсем не приносила результата. Я только понял, что достаточно запыхался, когда  от широких и быстрых шагов начало покалывать в боку. Мне нужно было остановиться, подумать и  что-то решить, но вместе с тем было так страшно это делать. Я не мог  сейчас развернуться и  направиться домой, собирать осколки того, что умудрилась разбить моя жена — дурацкая гордость  все еще руководила парадом, и на самом деле я не был против. Я не мог быть настолько слабым и безвольным, чтобы забыть  предательство просто потому что люблю ее. Да, мы можем иногда быть поразительно  парадоксальны,  но иначе мы  бы просто  не были людьми, с чувствами, эмоциями. Оглядевшись,  я понял, что  нахожусь не так уж и далеко от  студии. Даже  усмехнулся  горько про себя — в обычный день до студии и на машине-то добираться было не менее получаса. А потом я сделал то, что должен был сделать, наверное, сразу — я выключился. Я просто дал своему телу делать  все, что ему заблагорассудится. Словно сторонний наблюдатель, я следил за тем,  как ноги сами понесли меня к маркету, закупили несколько брикетов пива и каких-то крекеров, которые я  обычно  не переносил,  как со  всем этим добром после я направился к студии, где-то на краю сознания радуясь тому, что запихнул  ключи от нее в карман джинс. Иногда все-таки было полезно отдаться воле инерции, не просчитывая каждое  действие, а просто давая  всему идти  своим чередом.
В студии было душно — парни уходя  закрыли все, что можно было закрыть, оставив горячие после  репетиции инструменты накалять  воздух в помещении. Чья-то потная футболка валялась на кожаном диване в предбаннике, распространяя вокруг себя  неприятный запах. Выключив сигнализацию, я  раскрыл окно,  не включая верхний свет. В ограниченном одной  светящейся табличкой "идет запись" помещении все предметы принимали причудливые  очертания, делая  это место не таким одиноким. Закинув футболку подальше за барабанную установку,  я скинул  пожитки на диван, приземляясь рядом. Инерция закончилась, осталась тишина, давящая на уши.
Первая бутылка пива ушла так быстро, словно  я испытывал пустынную жажду. Звук шипящего от соприкосновения с кислородом солода и хмеля был таким громким и весьма умиротворяющим; вслушиваясь в почти морской бриз, я не замечал,  как счет пошел на брикеты. После седьмой бутылки сознание стало расширяться и приобретать краски, вместе с наполнившимся до  краев мочевым пузырем. Крекеры так и остались лежать не раскрытой пачкой на полу возле дивана, пока я качаясь, бродил по студии, словно слепой натыкаясь на все вокруг. Хотя нет, почему словно слепой? Пьяный. Просто пьяный. Градус, наконец, достиг той необходимой концентрации,  при которой кажется, что море по колено. Мне хотелось одновременно завалиться в какой-нибудь угол, чтобы перестало  крутить,  и вместе с тем,  выйти на улицу и устроить заварушку,  чем крупнее, тем лучше. Наверное, в какой-то момент я так и решил поступить. Только не рассчитал размеров опьянения и заставленности студии огромными инструментами. Перепутав двери и налетев на усилитель от собственной гитары, я перевернулся через  почти полуметровую колонку, совершив такое сальто, которым в трезвом виде обязательно бы  гордился. Правду  говорят, что  алкоголь притупляет боль; только доползая до дивана,  я понял, что из носа не хило течет кровь,  а сам он горит и пульсирует. Хотел заварушку — получи и распишись. Только жалкая какая-то заварушка получилось. Вытерев кровь старой промасленной тряпкой, которой Лок протирал струны для блеска,  я не без труда забрался на диван, уже в полудреме  осознавая, что не закрыл входную дверь. И  черт с ней... Сейчас мне хотелось только отрубиться и перестать  чувствовать себя таким несчастным.
Я не знаю сколько я спал, но это было  мало похоже на что-то приятное. Меня крутило, и я почему-то пытался сбежать от огромной  головы Элвина, гнавшейся за мной и хотевшей сожрать. Я выдыхался, пытался  ухватиться за что-то, но слабые ноги подкашивались и не давали мне убежать, а огромные  челюсти с острыми зубами клацали над  ухом. Почти классический кошмар закончился проливным дождем, который оказался слезами Веспер, поливавшими меня сверху. Я даже обрадовался, когда все это прекратилось— легкое прикосновение буквально выдернуло меня из сновидения, спасая от участи захлебнуться.
— Ммм, — я повернул голову, открывая глаза только с третьей попытки и пытаясь  сфокусировать взгляд на сидящей около меня фигуре. Кажется  нос опух  еще сильнее, затрудняя мне дыхание; а может мне все еще было тяжело  видеть Веспер. Судя по тому, что в студии  уже было  светло, наступил следующий день,  который не мог принести ничего хорошего. Я облизнул напрочь  высохшие губы таким же сухим языком, приподнимаясь и чувствуя,  как в висках забили барабаны, словно десять Дарренов долбили в установку. — Привет. Который час?
Ну, а что я еще мог  спросить? 

Will we ever have a happy ending
Or will we forever only be pretending?
•   •   •   •   •   •   •
Моя мать  всегда была буквально  сумасшедшей в вопросах здоровья и иммунитета, поэтому впервые я  заработал простуду уже будучи в  университете. Тогда я  подумал, что умираю, испугавшись нереальной слабости и желания  все время лежать,  уже после поняв что это и как с этим бороться. Мне настолько не понравилось быть слабым, что я решил больше никогда не болеть, радуясь навыкам, полученным от матери. Сегодняшним утром я  почувствовал себя таким же безвольным и потерянным, как тогда, первый раз в жизни подхватив грипп. Только вот, пакетиками с порошком,  пахнущим фальшивым цитрусом и парой уколов теперь было ничего не решить. Я прикрыл глаза, прогоняя нарастающий в ушах гул и шумно сглотнул. Хотя, глотать мне было нечего — во рту  была  знатная Сахара. Я помнил, что  где-то  около дивана  остались лежать пару бутылок пива со  вчерашнего "веселья", но не мог пошевелиться. Не только и-за головной боли — Веспер была так близко, и все еще казалась призрачной. Я слышал  ее взволнованный шепот, почувствовал прикосновение к пульсирующему тупой болью носу, но не двинулся ни на сантиметр, оставаясь неподвижным. Только глаза следили за происходящим, бегая от одного  угла комнаты к другому и улавливая тени прошлой ночи.
— Нет, —  немного приподнявшись,  я вышел из оцепенения и аккуратно отвел руку Веспер в сторону,  не давая ей больше прикасаться к своему лицу. Память по крохам подкидывала все, что  произошло в студии и взгляд  метнулся к записной коробке, за стеклом которой валялись разбросанные инструменты. Удивительно,  как я умудрился не разбить стекло. Восемь...утра или вечера? Скорее всего утра, потому что  в другом случае в студии давно были бы уже ребята, которые должны были прийти на репетицию около полудня. Я так толком и не отвечаю на вопрос жены,  с тихим стоном усаживаясь на диване и свешивая ноги вниз. Правая нога задевает одну из бутылок, за которой я тут же тянусь; крышка открывается с коротким хлопком и я вливаю в себя потеплевшую за ночь жидкость. Передергиваю плечами — от теплого пива почти  выворачивает наизнанку, но я задерживаю дыхание ровно настолько, чтобы утрамбовать содержимое в желудке. Мыслительная система  почти не работает, выдавая табличку "не беспокоить",  видимо щадя мои чувства.
— Все в порядке, Веспер. — Слова, которые я должен был  сказать  ей еще вчера, сегодня имели уже другой смысл, поэтому давались так легко. Я поднялся с дивана, слегка пошатываясь и не давая Весп помогать  себе, отошел к  окну, захлопнувшемуся ночью. Снова раскрыл  его,  втягивая носом утренний воздух и получил заряд резкой боли. Мне понадобилось много сил, чтобы сдержаться и не сыпануть ругательствами — может стоило послушать ее и обратиться в больницу? Хотя, с другой стороны,  физическая боль будто облегчала душевную. На мгновение я выкинул  из головы тот  факт, что  сидящая  на диване и поникшая девушка всего  пару недель назад решила, что наш брак для нее ничего не значит. Мгновение прошло,  и мысль  вернулась, с новой силой ударяя по нервам. Вдруг захотелось больше не сдерживать  себя,  устроить дебош или хотя бы  громко заорать. Я допил противное пиво, швырнув бутылку в корзину для мусора, заполненную смятыми листками. На каждом из них была неудачная песня или набор  кривых нот, и я точно помнил, что на одном три дня назад накорябал что-то для  жены. Сейчас это было таким мелким и не важным; все эти песни, туры, записи,  фанаты... Злость  красной пеленой поднималась  все выше, застилая мне обзор, отдаваясь покалыванием в глазных яблоках. — Как ты могла так поступить? — Я сжал кулак, резко опустив его на деревянный шкафчик с разной мелочью, так что он  скрипнул и все содержимое гулко зазвенело. Я повернулся к ней, окидывая ее почти презрительным взглядом. Я не хотел этого. Не хотел  ссоры, ругани,  разбирательств. Но понимал, что другим путем пойти  уже невозможно, другой путь приведет только к одному — к тому, что мы  окончательно разбежимся. Хотя, и этот мог привести туда же. — Волновалась за что? За то, что останешься  одна с чувством вины? За то, что я узнал твою  маленькую тайну? Черт, Веспер, ты.. Ты предала меня. Как ты могла так поступить со мной? С нами?! Я же... — Мне явно не хватало слов. В голове одна за другой взрывались извилины, распаляя меня. Я в два шага преодолел расстояние до Веспер, но остановился, отшатнувшись. Она подняла взгляд, смотрела на меня так, будто только  увидела, а мне хотелось что-нибудь сломать, сделать так, чтобы  она отвела взгляд. Я вдруг понял, что хочу, чтобы она чувствовала себя виноватой, чтобы поняла,  каково мне, чтобы почувствовала такую же боль. — Ты хоть  когда-нибудь меня действительно любила? Или я всего лишь был заменой этому  твоему пижону? Я не понимаю, зачем? Чего тебе не хватало?!
У нас же все было хорошо. Еще две недели назад  у нас все было замечательно. Я возвращался домой каждый вечер,  в предвкушении увидеть любимую жену, почувствовать  ее объятия,  соскучившись за целый день. Я видел  ее улыбку, такую искреннюю  и открытую, я чувствовал  ее любовь. В голове просто  не могло  уложиться — ей  хватило  всего одного  вечера, чтобы все разрушить. Я был таким дураком, что  впору было вставать на очередь для анекдота с моим именем. А ведь она могла  и правда меня никогда не любить, находясь в режиме ожидания. Словно, заморозила себя для него,  использовав меня для того, чтобы  кто-то был с ней рядом, пока она ждет. Обида становилась все горше, отравляя  горло. Я снова размахнулся, впечатываясь кулаком в висевшую на стене награду за первый альбом. Стеклянная поверхность треснула, оставляя на моих костяшках розовые следы от царапин. Я поднес руку к  лицу, закрываясь ладонью.
— Давай, Весп,  скажи это. Скажи, что никогда не любила меня и готова уйти к этому ублюдку. - Не говори,  черт. Не говори.
Я все же идиот. После всего,  я все еще ждал просветления, надеялся на хороший исход. Злость, обида, ярость, желание, надежда — все перемешалось в адский коктейль в голове. Я протянул обе руки к Веспер, почти  выдергивая ее из пространства  дивана и поднимая на ноги. Я не хотел причинять  ей боли и одновременно хотел. Я почувствовал,  как она сжалась, но не мог остановиться. Впившись  пальцами в ее бока, я прижал  ее к себе совсем не нежно,  как обычно, жестко впиваясь губами в ее холодные губы. Не с любовью,  не с нежностью, не с благоговением.

And I am feeling so small
It was over my head I know nothing at all
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Все происходящее едва ли могло  приносить удовольствие. Не мне,  никогда в  жизни не бравшему кого-то или что-то силой. Я не мог бы даже вспомнить, когда  в последний  раз повышал голос, не то, что размахивал руками. Нет, я не был прожженным пацифистом или трусом, боявшимся запачкаться, просто  мои мозги работали всегда в том направлении, которое понимало, что легче  чего-то добиться холодным умом и целеустремленностью. Смотря на свою жизнь  сейчас я только  убеждался еще раз, что трезвый взгляд и спокойствие — прямая дорогая к успеху. Даже  Веспер  я добился  благодаря терпению,  не совершив ни одного ошибочно шага в прошлом. В прошлом. Сейчас я сам себя не мог  узнать,  словно внутри  меня все это  время сидел монстр на широкой железной  цепи. Я буквально слышал  в голове,  как рвутся  эти  цепи,  как звон металла отдается эхом по  всем внутренностям, пока я стираю  все свои принципы всего  парой  неосторожных движений. Я мог бы отступить, ослабить хватку. Мог бы взять  себя в руки и отпустить Веспер,  перестать  причинять  ей боль. Но не хотел. Как будто одновременно насмехаясь над  собой — ведь  именно так с ней поступал обычно Элвин? Делал ее жертвой, пока я превозносил,  как королеву? Может именно это ей и нужно было всегда от меня? Эмоции перехлестывали через  край, даже не думая успокаиваться, делали меня почти неуправляемым.
Я не хочу нежности от нее,  не хочу чтобы  она  притворялась любящей. Я не слышал ни одного  слова, произнесенного  ею, будто  выстроив стену вокруг. Она была такой  родной и такой чужой в моих руках, ставших такими же  чужими. Если бы мне сейчас кто-нибудь их оторвал, я бы едва ли жалел; я бы сам их  с удовольствием оторвал. Но  вместо этого,  я все сильнее сжимал  ее тонкую талию, рискуя оставить на нежной  коже синяки от  пальцев и получал от этого что-то противоположное удовольствию,  упиваясь этим отвратительным чувством. Делая себя другим человеком хотя бы на  сейчас; перестав быть Алексом, который с разрывающимся от  волнения сердцем вставал  перед Веспер на одно  колено, который клялся в любви до гроба, в болезни и здравии. Чем-то  все это было похоже на болезнь. Каждое  движение отдавалось тупой  болью, пока она не обмякла в моих руках. Теории обретали крепкие доказательства, сметая здравый смысл подчистую. Мне даже  показалось, что она простонала его имя. Два неуверенных шага заставили нас споткнуться о мебель. В одно мгновение  я оказался над Веспер,  прижимая ее весом своего тела к дивану, заводя ее руки над головой. Мне не нужны были ее прикосновения — я был уверен, что  сейчас на моем месте  она представляет совсем другое лицо, хочет  целовать другого  человека. Я не мог сдаться, капитулировать без борьбы. Хотя, это было  не борьбой,  скорее походя  на месть,  не успевшую  остыть и от того  бывшей не к месту. Где-то на подходе я окончательно отключил остатки здравого  смысла. Обе ее кисти  с легкостью  умещались в моей  ладони, покрытой  мелкими рубцами от струн. Каждый из рубцов мог бы рассказать свою  историю, но сегодня они молчали, оставаясь немыми телохранителями, не дававшими сделать Веспер движения. Свободной рукой я дернул кофту на ней, срывая пуговицы с петель, где-то на отдаленных створках сознания слыша,  как они со звоном рассыпаются по полу. Разорвав поцелуй, я опустился чуть ниже,  оставляя след от зубов на тонкой шее,  рядом с подрагивающей жилкой, которую я обычно так любил ласкать. Сегодня она не дождалась ласки. Все движения были резкими, обрывистыми,  как будто  я пытался  ухватиться за все сразу, угнаться за чем-то,  но  не успевал, теряя контроль. С глухим рыком, я стал оставлять на шее один за другим кровянистые засосы, похожи больше на синяки. Они на долгое время станут напоминанием произошедшего;  как будто  кому-то это напоминание было нужно. Я чувствую тепло ее  тела под собой, которое с каждой минутой становится все горячее. Следы от  моих пальцев расплываются яркими пятнами, стоит мне только задрать майку на ней. Тонкая ткань поддается так легко, будто  специально создана для того, чтобы ее разрывали. "Остановись", испуганный голос в голове прорезается на мгновение, тут же умолкая. Вы когда-нибудь пробовали остановить бегущий поезд? Любое препятствие на пути  сейчас казалось таким никчемным, исчезая под натиском моей ярости. Диван натужно  скрипит, пока я коленом проталкиваюсь между бедер Веспер, царапая грубой джинсой гладкую кожу любимых ног. Ты эти  самые ножки раздвинула перед ним, дорогая? Ты этими  самыми губами выстанывала его  имя, любовь моя? Этими ногтями царапала его  спину, солнышко?
Это меньше всего напоминает любовь. Я совсем озверел. Это  совсем не  напоминает любовь. Я толкаюсь слишком резко и внезапно, ловя твой вымученный вскрик, не похожий на те, что обычно заполняли пространство нашей спальни. Ты хотела такой любви, Веспер? Так, получай.
● ● ● ● ● ● ●
Say something, I'm giving up on you

I carry the weight of you in my heavy heart
And the wind is so icy, I am numb
---------------------------------------
Зверь внутри  меня бушевал, устраивая настоящий ураган, снося на своем пути все, оставляя после себя одни разрушения. Я не подозревал, что во мне сидит такая сила, которая способна стереть  все границы, будто  злые силы впустили в меня химический препарат, превращая в долбанного халка. Все ощущения перемешались, то, что когда-то было хорошим, стало плохим; то, что я ненавидел обретало яркие краски. Чувства обострились, словно меня кинули в морозильную камеру и направили тонкий горячий луч в область  сердца. Несмотря на то, что  все ощущения были четкими, практически осязаемыми, описать их было бы почти невозможно. Если бы меня накачали всеми известными наркотиками, я бы наверное и то не чувствовал себя так. Так паршиво. Так не в себе. Будто сторонний наблюдатель, следивший за тем,  что  вытворяет мое тело, я продолжал сходить с ума и все глубже загонять гвозди в гроб наших отношений, с мазохистическим наслаждением повторяя, что это  вовсе не моя вина. Только  к этому моменту уже стало  все равно, чья это  вина. Стало неважно, кто начал эту дурацкую  войну, потому что потери были с обеих сторон и потери были практически невосполнимые. Я слышал  ее всхлипы, которые просто  невозможно было игнорировать; они резали слух, резали все мое существо. Уверенность движений, которая подхлестывалась желанием сделать больнее, отомстить, стала медленно  спадать. Я чувствовал  себя заблудившимся на людной станции маленьким мальчиком. Если бы я мог попросить помощи, я бы это обязательно сделал. Но просить помощи было не у кого.
Веспер была похожа на безвольную  куклу, которой отрезали ниточки и теперь некому ею управлять. Она смотрела стеклянным взглядом в сторону, закусив губы, словно старалась принимать в происходящем как можно  меньше участия. Как будто  ее и не было  в этой душной комнате, стены которой стали немыми свидетелями моего безумства. Я ненавидел ее всем сердцем. Я хотел ненавидеть ее за то, что она сделала, но одного  взгляда  в эти безжизненные  глаза хватило, чтобы в голове прозвучал щелчок — тихий и одновременно такой  громкий, будто пистолет снятый с предохранителя и готовый выстрелить. Я не мог  ее ненавидеть. Это моя Веспер. Предавшая, сделавшая больно, но моя. Это  ее  глаза всегда загорались яркой искоркой, стоило мне  неудачно пошутить или сделать  какую-нибудь глупость. Такой искры я не видел ни  в одних глазах; а теперь она потухла, заставив мое сердце сжаться до размера горошины и тяжело  упасть  к ее ногам.
Я не довел дело до  конца, но мне  этого и не нужно было с самого начала. Это была не любовь, а значит,  не имела никакого значения. Я не мог терпеть этой отчужденности,  не мог терпеть этого отрешенного  взгляда. Я вдруг почувствовал себя таким больным, прокаженным. Уродом, которому нельзя выходить на люди. Может я и был жёсток к себе, но это последнее, о  чем бы я подумал. Я запутался ровно настолько, чтобы потерять  смысл всего, что происходило. Кто  кому что хотел доказать? Я свою  силу? Она свою  не любовь? Я почувствовал,  как жжение  в глазных яблоках стало невыносимо. Обида протолкнулась  вперед, расталкивая все остальные чувства, возвращая того самого потерявшегося мальчика. Не произнеся ни слова, я встал с дивана, усаживаясь на полу возле него и спрятал лицо в ладонях. Ровно в тот момент, когда влагу в глазах стало невозможным сдерживать. Я сделал полный круг сегодня. Человек, привыкший прятать  чувства глубоко, оставляя на поверхности только те, которыми мог поделиться без страха быть непонятым  — я больше не был тем человеком. Всю жизнь стесняясь слез, сейчас я выпускал их наружу, с каждой минутой освобождаясь от внутренних демонов. Пока не почувствовал оглушающую пустоту. Все прошло: ярость, обида, злость, ненависть. Осталась только головная боль  и сожаления.
Мы просидели в тишине почти полчаса. Я не смотрел  в ее сторону, боясь  увидеть руины от  собственных разрушительных  действий,  или  опять разбудить зверя. В конце концов, ничего  не изменилось, ее  предательство магическим образом не  улетучилось. Слышал только ее постепенно  успокаивающееся дыхание. Мы оба  думали о своем, видимо решая, что будет дальше. А что будет дальше? Сложно было сказать хоть  что-то. Я привык доверят  ей одной, привык делиться  сокровенным только с ней. Веспер была для меня  лучшим советником, слушателем, помощником; сейчас она вряд ли смогла бы мне помочь советом. Мои мысли доходили до  абсурда, где я планировал устроить  себе  легкую амнезию и забыть о  ее поступке, чтобы  только  вернуть  все назад. А потом они сменялись другими мыслями. Как мы будем жить дальше? Нет,  логика не давала мне окончательно загнуться, подкидывая варианты,  которые подошли бы другим, но не мне. Разбежаться? Развод? Стереть полтора года  жизни к чертово матери? Или бороться до  конца, не зная,  удастся ли выстроить назад доверительные отношения. Мне хватило этих получаса, чтобы понять, что я не хочу ее отпускать просто так. Оставалось только понять, чего  сама Веспер хочет. Чего она может хотеть, после того, как я показал себя с другой стороны.
—  Я бы не отказался сейчас от куска жирной пиццы,  — голос звучал хрипло, будто я хранил обет молчания месяцами. Я был  выжат, морально выдохся и хотел  есть. И не мог  сейчас продолжать  схватку. Я поднял  взгляд на Веспер.