Хочется верить, что это все мне показалось. Что это не Росс пришел в офис отца, где мне теперь приходится отсиживаться, и не он устроил скандал, свидетелями которого стали десятки сотрудников, с удовольствием следящие за тем, как в пух и прах разносят сыночка их непосредственного начальника. Хочется верить, что ты, Блейк, не настолько глупа, чтобы сразу же все рассказать своему дорогому муженьку, от которого меня всегда тошнило. Постоянно крутящийся рядом с тобой Росс на протяжении всего того времени, что мы встречались, словно голодный стервятник, ожидающий, пока его жертва сдохнет, планово выжидал, пока я благополучно исчезну с горизонта, чтобы начать тебя обхаживать. Пока я был рядом, у него на это не хватало смелости, слишком опасным я тогда казался ему. Кажется, будто дурак все это забыл, когда нес всю ту откровенную чушь о том, чтобы я держался подальше от тебя. Мне хочется верить, что ты вышла за него в порыве глубокого отчаяния, а не от большой любви, иначе какой во всем этом смысл? В том, что стоило самолету коснуться земли, как я уже мчал к тебе. Или в том, что спустя столько лет признался тебе в любви, хотя никогда не говорил тебе этого, когда мы встречались. Какой во всем этом смысл, Блейк, если ты полюбила гребанного Росса, который возомнил о себе невесть что.
Тошнит. Моя жизнь превращается в какую-то дерьмовую комедию, сценаристом которой выступает какой-то полоумный идиот, получающий удовольствие от того, что все вокруг рушится, а я ни черта не могу сделать. Теперь я буквально прикован к черному кожану креслу и не вылезаю из дорогущих костюмов, которые раньше не переносил на дух. Еще год назад я бы предпочел сесть в тюрьму тому, что выгляжу как отец, образ которого всю жизнь старательно отторгал из себя. Сегодня я его живая копия, внешнее сходство лишний раз подчеркивает это пресловутое кресло, в которое я буквально врос. Прошло три недели с того дня, как я вернулся. Три недели с моей встречи с тобой. Ровно три недели с того дня, как я вложил свой номер тебе в руку. Три гребаных недели, и единственное, что я получаю - твоего долбанного мужа в этом офисе. И больше ничего. Черт возьми, Блейк, ты должно быть шутишь.
— Побрейся, Айзек, ты выглядишь как какой-то бомж, которого я подобрал на улице. Тишину пустующего кабинета прерывает властный, металлический голос отца, снова переполненный надменностью, от которой мне в очередной раз хочется лишь закатить глаза. Как и много раз до этого. Но я сдерживаюсь, не потому что боюсь отца, а потому что давно уже вырос. Этот год, проведенный в четырех стенах в осточертелом Белграде, заставил меня окончательно повзрослеть и многое переосмыслить. — Разве не там ты меня и нашел? Словно намеренно провоцируя отца, я затеваю игру, в которую заранее уже проиграл. В его руках вся моя жизнь, и стоит ему чуть сильнее сдавить мне горло, как я тут же решусь жизненно необходимого кислорода. Однако все наваливается такой огромной кучей, что я не в силах себя сдержать. В голове в очередной раз проносится перекошенное от злости лицо Росса, и мне хочется, просто невероятно остро хочется хоть на ком-то сорваться. — Прекрати дерзить мне, щенок. Отец произносит это все с тем же каменным лицом, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы понимать - я определенно сейчас играю с огнем. — Извини, мне нужно по делам. Три недели в этом кабинете, где я медленно сливаюсь с кожаным креслом, оказывается слишком много для меня. В итоге я срываюсь. Встаю со стула и, не дожидаясь очередного дерьма в свой адрес, исчезаю за дверью. Голос отца все еще доносится за спиной, но я предпочитаю не оглядываться. Последнее, чего мне хочется, проиграть и этот бой отцу, потому что в последнее время я начинаю чувствовать себя ничтожеством. Представляешь, Блейк, есть человек, который сумел положить меня на лопатки. Хотя нет, поставить на колени и унижать, словно это единственное развлечение, которое у него есть.
Я вдавливаю педаль газа в пол, давлю со всей силы, стараясь максимально разогнать машину. Срываюсь с места и бегу, снова бегу к тебе, потому что именно ты, Блейк, мое слабое место, болевая точка, из-за которой в очередной раз я теряю бдительность и становлюсь слабым. Я еду к тебе, чтобы и на этот раз попытаться во всем разобраться, хотя прекрасно понимаю, как нелепо, глупо, жалко выглядят все эти попытки достучаться до тебя. Ты замужем за гребанным Россом, а мне, кажется, пора уже отступить. Но я тешу себя мыслью, что всего лишь еду поставить на место твоего муженька, который не должен больше появляться даже рядом с офисом отца. С другой стороны, я не должен приближаться даже на метр к вашему общему дому. Вот и получается, что первым правила снова нарушаю именно я, потому что ты мое слабое место, чертово проклятье, из-за которого я буду переступать черту снова и снова, как бы больно потом ни было.
Снова стучу в твою дверь. Стою напротив двери, которую ты распахнула передо мной три недели назад и думаю, зачем же пришел. Хочется верить, что все дело в Россе, в правде, которую мне, казалось бы, просто необходимо выяснить. На самом деле я знаю, что остро нуждаюсь в том, чтобы снова тебя увидеть. Я буду кричать, злиться, ругать твоего дурака-мужа, а еще пытаться разорвать эту связь, что прочно сдавливает тугим ошейником мне шею, но проблема в том, что это невозможно. Невозможно избавиться от тебя в моей голове, в которой все мысли постоянно крутятся вокруг вселенной, которая гордо носит твое имя.
Блейк.
Блейк.
Блейк.
Как чертово наваждение. Как простуда, которую лечи, она пройдет через семь дней, и не лечи, она все равно пройдет через семь день. Так и ты, Блейк, от тебя нет лекарства. Ты просто должна пройти, но почему-то все еще на месте. Словно клешнями впиваешься в сознание и не отпускаешь. Я думал, что если признаюсь тебе в любви, ты тут же бросишь своего Росса и прибежишь ко мне. Но разве я мог бы на это рассчитывать?
Я мудак, Блейк. Это единственное, что никогда не изменится. Сколько бы я не сидел в пустой серой квартире в Белграде, сколько бы не пахал на отца на этой работе, которую даже не понимаю, сколько бы не пытался бороться за свою свободу, сколько бы раз не приходил к дверям твоего дома, это то, что никогда не изменится. И ты, кажется, чувствуешь это, словно подсознательно понимаешь, что от меня нужно держаться подальше. Я медленно превратился в своего отца - с металлом в голосе, в дорогом костюме и с безразличным взглядом, который абсолютно ничего не выражает. Бежал, отчаянно долго бежал от этого образа, а он в итоге настиг меня так внезапно, что я даже не успел противостоять. Я мудак, Блейк. И единственное правильное решение, которое тебе стоить принять, это держаться от меня подальше.
Я закусываю нижнюю губу и нажимаю на звонок. Мне стоило бы развернуться и уехать обратно в офис или хотя бы домой. Но вместо этого я переминаюсь с ноги на ногу у порога твоей двери и жду, что ты откроешь. Я снова не знаю, с чего стоит начать этот разговор. Злость давно уже отступила, но вместо чего-то вразумительного, спокойного и приемлемого для данного случая, я снова перегибаю палку.
— Вместо того, чтобы позвонить, ты натравила на меня своего мужа? Пять баллов, Блейк, так и не научилась сама решать собственные проблемы. Грубо. Неуместно. Жалко. Ты смотришь на меня не понимающим взглядом, а потом резко тянешь дверь на себя. Но мы все это уже проходили, Блейк. Прекрати быть такой предсказуемой. Я ставлю ногу и блокирую твои попытки избежать этого нелепого разговора, инициатором которого выступаю именно я. — Может, прекратишь убегать? Опять? Чуть наклоняю голову в бок, осматривая тебя с ног до головы. Мне бы прекратить, развернуться, сесть в машину и уехать. Но я продолжаю давить, иду напролом и давлю-давлю-давлю. Черт возьми, как же невыносимо сложно любить тебя. Любить, но понимать, что у нас нет будущего, потому что ты замужем, а я слишком уж крепко связан.